Признак предмета какая часть речи. Как определить, к какой части речи относится слово. Служебные части речи

В исходной аксиоме вид функции следует как форма, соответствующая цели. Функциональность в этой работе не относится к потенциалу полезной вещи, а к логике изготовления. Необходимые шаги для формы для воспроизведения предметов в фарфоре подчиняются определенным условиям. Должен быть создан трехмерный трафарет из гипса, который образует замкнутый объем, сосуд для жидкого фарфора. Основной шаблон с несколькими частями должен быть удален, чтобы модель, с которой она была создана, а затем воспроизводимый объект не пострадала.

Функция формы расширена. Он становится частью объекта как фрагмент, образуя переход, границу, так как рама отделяет изображение от стены. Форма следует за функцией - эссе по рабочему названию. С трехкратным тем же начальным звуком сформулирован когерентный закон о структуре мира. Форма и функция - это два качества, с помощью которых мы можем описать нашу материальную и межличностную среду по своему внешнему виду и смыслу.

Среднее слово уточняет опорное направление, форма следует функции; Другими словами, форма представляет собой форму, в которой роль, задача или определение выражается и проявляется. Является ли это жестоким орлом в его полете или открытым яблони, борющейся рабочей лошадкой, изящным лебедем, ветвящимся дубом, извилистым потоком в его источнике, дрейфующими облаками, вечно сияющим солнцем - форма всегда следует функции, и это закон. Это закон всех органических и неорганических, всех физических и метафизических, всех человеческих и сверхчеловеческих вещей, всех реальных проявлений головы, сердца и души, что жизнь узнаваема в своем выражении, что форма всегда следует за функцией.

Исторический руководящий принцип дизайна - это форма функции как формы, которая соответствует цели. Он требует концентрации на этой чистой связи. Задача предполагает, что не творческая воля и эстетико-оптические критерии определяют дизайн устройства, а его практическую необходимость и цель в жизни человека. Используя пример Баухауза, становится ясно, что необходимое было определено не только прагматическим функциональным контекстом, но и тем, что оно само трансформировалось из социальной утопии. Таким образом, вопрос о функции был также вопросом картины человека, идеала и ценностей.

Вот «Форма следит за функцией», а не как естественный закон, а как программа для чтения. Устройства и здания должны показывать, что они есть и что они могут делать, они должны создать ясность материального мира, который соответствует идеалу человеческой ясности и ответственности.

Салливан также получил цель для архитектуры и искусства из утверждения закона: И поэтому, когда врожденный инстинкт и чувствительность определяют осуществление нашего любимого искусства; если это был известный закон, закон соблюдал, что форма следует за функцией; то можно утверждать, что мы хорошо на пути к естественному и удовлетворяющему искусству, к архитектуре, которая будет жить, потому что она принадлежит человеку и человеку. В Салливане спрос кажется менее обусловленным социальной утопией как вера в силу убеждения и настойчивости естественного закона - не социальный эксперимент, а раскрытие ясной естественной истины: цель разрывается и проникает в видимую поверхность.

Если вы считаете, что «Форма следует за функцией» является законом природы, а не программой, функция должна быть описана более широко, чем целесообразная или социальная: как фундаментальное свойство четвертого измерения, как внутренней структуры, как возможность и потенциал в разворачивании. Четвертое измерение здесь означает шаг после описания объема или пространственных координат: время, движение, изменчивость и определение. Функция - это то, что становится возможным, когда жизнь дышит. Функция не является количественным свойством, таким как масса или размер, это определение, которое составляет любую форму.

Форма только позволяет распознавать и описывать функцию по своему внешнему виду и качеству. Форма делает функцию зрелой и обеспечивает связь и язык. Функция была бы без формы, безмолвной и безмолвной. Форма будет без функции без содержания и бессмысленной, потому что без определения.

Не вызывает сомнений, насколько предполагаемый естественный закон «Форма следит за функцией» может претендовать на справедливость в контексте современного искусства. Прежде всего, заметно, что предположение о социальной, естественной или языковой привязанности противоречит поразительному признаку современной концепции искусства, автономии.

Простейшее сопоставление определений из иностранного словаря делает автономию и функцию противоположными. Независимые, живущие по своим собственным законам, отвергают четкое назначение ролей и присвоение. Чтобы действительно существовать автономно, искусство не должно быть связано функциями или условиями. Эта недостижимая цель уже претендует на то, что современное искусство находится за пределами естественного закона в смысле Салливана. Но может ли искусство существовать без связи с соединением между формой и функцией?

Этот бессмысленный тупик можно открыть, определяя автономию как объект и самопонимание современного искусства. Правдоподобно и легко сказать, что искусство должно быть независимым, чтобы выжить как критическое зеркало времени и визуально богатая игра. Но как работает обмен между мирами? Как можно читать или угадывать, что создано в соответствии с собственными правилами из-за пределов этой работы? Для функционирования искусства необходим короткий промах, тонкий прикосновение: автономия, которая как раз и имеет тенденцию к чтению, общению.

Большой контекст, который имеет разрыв, автономный, который приостановлен плавающим. Пропуск независимого, живущего по интимным законам, в более широком контексте создает своего рода поэтическую сомнительность как пересечение. В противном случае он либо не является автономным, то есть вообще связан с функциями и применяется или полностью не связан. Краткое совпадение создает пространство восприятия искусства. Это индивидуальное расстройство взаимосвязи между формой и функцией, которое другие могут воспринимать.

Определяем значение слова

Поэзия смещается как размытие во взаимосвязи между формой и функцией. Форма, обозначающая поэзию на языке, является живописной. Таким образом, ничто не является прямым обозначением или определением, но поле ассоциации создается путем описания явления как изображения. Шаг от восприятия к слову постоянно переделывается. Уникальный персональный взгляд захватывается в одной системе, языке и может быть прочитан другими. Получателю предлагается создать изображение. Картина снова личная, поле было определено.

Часто отправитель генерирует больше, чем он понимает, он может только догадываться об этом. Функция живописного языка - это передача личного взгляда и точки зрения и невыразимого. Форма изображения должна соответствовать этой задаче, она должна быть достаточно точной, чтобы очертить поле ассоциации и открыть достаточно, чтобы воссоздать личный и, следовательно, интимный образ. Форма и функция абсолютно взаимозависимы, и контекст утверждает себя как естественный и необходимый закон общения. «Форма следит за функцией» - из формы, которую функция распознает - становится определением языка и для определения необходимости коллективного, общего знаменателя.

Как аналог, можно утверждать, что «форма следует за функцией», в смысле способности говорить, также должна применяться к искусству. Размывание поэзии не противоречит этому. Несмотря на то, что всегда существует стремление к «естественному», наша точка зрения в столетии - это нечто большее, чем достижение другого конца. Мотивация развивать общество как содержательное сообщество отступила за личным развитием и целью через недоверие к идеологии и утопии. Понимание мира как совокупности параллельных индивидуальных истин и целей проявляется в одновременности многих разных движений.

Система характеризуется как плюралистическая. Мировоззрение, вера и смысл кажутся индивидуальными и свободно выбираемыми. Насколько велика эта свобода на самом деле, является дискуссионным. В любом случае есть необходимость и ответственность искать и определять личную точку зрения. Поиск личного значения имеет соответствие в вопросе и интерпретации искусства. Саморефлексивный элемент современного искусства находит свое выражение в процессе автоматизации коммуникации и, следовательно, связи между формой и функцией.

В выпуске формы раскрывается сомнение относительно значения некоторых условий и обоснованности заданных функций, ролей и задач в сомнительном, большом контексте. Неопределяемая метафора, объекты, которые отказываются от прямого опыта и могут быть восприняты только интеллектуально, образ, который фокусируется на его изображении, - язык, который ссылается на его собственный беспорядок, его двусмысленность и герметичность персонального образа. Это испытание предела с целью кругового совпадения современности путем изучения используемого языка.

Неоднозначность формы и функции требует определения собственной точки зрения. Это не относится к признанию одной истины, но для того, чтобы обрести уверенность в возможностях метафоры. Речь считается более чем устной или письменной, это относится к тому, как язык используется в реальности социальных контекстов. Этот повествовательный обзор Дискурсивного анализа, который вытекает из социальных наук, рассматривает язык как коммуникативное событие в социальном контексте, в котором находятся человеческие взаимодействия.

Существует несколько теоретических перспектив, которые предоставляют различные типы анализа. Дискурс - это нечто иное, что язык в устной или текстовой форме, так как язык используется в социальных контекстах. Этот описательный обзор Дискурсивного анализа, который поступает из социальных дисциплин, подходит к языку как к коммуникативному событию, встроенному в социальный контекст, где происходят человеческие взаимодействия. Существует множество теоретических перспектив, которые предоставляют различные подходы для анализа.